Никита Чепилко «Так пел Заратустра»

Всё началось лет пятнадцать назад. Примерно тогда, на сцене одного из токийских концертных залов появился первый аватар: искусственное тело дистанционно управляемое человеком. Нас всех тогда сразило, что первый «пилот» музыкального чудотела демонстрировал не какое-нибудь невнятное бряцанье по клавишам рояля, а вполне высококлассное скрипение смычком по струнам, чистое, красивое, выразительное… Глубоко заинтересованный этим, я как один из лучших органистов того времени громко заявил: «Я буду управлять таким же телом, но с тремя руками», а потом подумал и исправился – «нет, с четырьмя…»

Менеджеров и спонсоров искали не долго: компании занимающиеся производством аватаров с живым интересом приняли идею. А вот с нейрофизиологической ассоциацией дополнительных конечностей возникли трудности: пол года я ходил в институт, где мы с доктором Чудотворовым искали в мозгу место, куда бы пришить новую конечность. Она то прыгала невпопад, то наоборот висела мертвецки расслабленная, а если и не висела, то всё равно невпопад. Но в один прекрасный день кто-то из студентов спросил у доктора, мол, нельзя ли человека подключить сразу к двум аватарам, а после этого на основании различных сигналов обратной связи разделить их движения? Как вы правильно понимаете, я, немедленно подписался под этим экспериментом.

Начало было трудным. При первом подключении на разных авторах начали сгибать и разгибать руки, а я с идиотски чувством не мог понять, какая же рука у меня сгибается и сколько же у меня рук – две или шесть. Гнут меня раз, два, пятнадцать, пятьдесят, вот уж час долой, а правильная ассоциация только в двух из трёх случаев, а потом ещё в обратную сторону надо… вот кое как на третьи сутки начал махать руками, на очереди встали ноги. Вы хотите родиться заново? – тогда вам сюда: как слепой котёнок, только появившийся на свет совершает свои первые неуклюжие шаги, так и я толи смешно, толи неприглядно, но точно значительно медленнее котёнка начал ползать на своих четырёх… - то есть на восьми конечностях. Усердие и время делали своё дело: вот я уж эволюционировал в два прямоходящих существа, вот начал бросать  и иногда ловить мячик, а тут и долг перед научным сообществом, одарившим меня двумя телами, был исполнен. А значит, я мог снова садиться за рояль, и… - о, да, повторять историю детства по обучению игре на фортепиано. Долго ли, коротко ли, а молодой органист тем и хорош, что имеет прекрасную моторную память и великолепно отделяет каждое сокращение одного своего мускула от другого. И ещё месяцев через восемь два моих близнеца сидели за одним роялем и играли в четыре руки…

О, какое это наслаждение для пианиста – четыре синтетические руки! Большие и гибкие, неутомимые и точные они приближают к богу, отрывают от ограниченной человеческой техники, расширяют горизонты земной физиологии, увлекают к небесам неудержимым истечением чистой и безграничной музыкальной мысли... - я ликовал.

Безусловно, возникала и масса трудностей. Главная проблема была со зрением. Как особо емкий информационный канал оно очень плохо переживало расширение. Смотреть я мог только одним или двумя глазами, иначе я всё равно видел только одним, реже двумя глазами. Нечто аналогичное было и со слухом: уши слышали прекрасно, только положение источники звука казалось абсолютно не таким как в реалии. А ещё были эти неприятные ощущения при отключении, бут-то бы «хлоп!», и половину тебя куда-то дели, и ты сразу такой ущербный и покалеченный… Так или иначе, но от двух полноценных тел оставили в итоге только полтора: одно и руки со спиной  и плечевым поясом от второго.

Шло время, летели гастроли, гремели концерты, мелькали альбомы и вот однажды, на одном новогоднем встрече, в лёгком опьянении, не то от вина, не то от успеха, произошел у мня публичный спор с одним скрипачом. Свелось к тому, что бренчать на рояле в четыре руки – не велика мудрость, а истинный гений - одному сыграть струнный квартет. Поспорили мы с ним на его старушечку скрипку, что родилась в XIX веке, да поставили срок в один год. К третьему дню с того момента, опомнился я о случившемся и глубоко задумался: скрипки я не держал в руках начиная с музыкальной школы (где ода, правда, была второй специальностью), а тут придётся вспоминать, да, что там вспоминать - на четырех сражу сыграть надо, а они ещё и разного размера все… Начал думать. Пообщался с коллегами скрипачами, другими пилотами спаренных аватаров  (начавшими активно появляться после моего первого концерта), с господами нейрофизиологами, и пришёл, что удивительно, к простому и очевидному выводу: надо масштабировать руки аватаров, пропорционально размеру инструмента! Отправил заказ на завод и через месяц получил ещё двух разноруких уродца: скрипачи перепрофилировались из пианистов, у альтиста была увеличена левая рука пропорционально размеру инструмента, а виолончелиста помимо масштабирования пришлось развернуть в скрипичное положение относительно инструмента, по-прежнему упиравшегося в пол. Тогда это выглядело, мягко говоря, пугающе.

На новом оборудовании я сначала работал дуэтами: вспоминал скрипку, привыкал к её управлению кривыми руками, привыкал к работе в два смычка, настраивал интерфейсы до полного совпадения моторных сигналов и ощущений, страдал, спал и видел страшные сны... А потом вновь начал делить нейронные сигналы, теперь уже на восемь рук и сорок пальцев. Дело знакомое, как и прежде монотонное и муторное – поначалу много порванных струн и отвратительных звуков, потом бесконечные упражнения для каждой левой руки, для их дуэтов и трио. Вот, например, новый день. Вот ты встаёшь утром, умываешься и думаешь: сейчас у меня руки две, и я по прежнему твёрдо и уверенно держу в них зубную щётку и тюбик с пастой, а всё потому, что с самого рождения природой в нас заложен хватательный рефлекс... Выходит, чтобы обрести все тонкости работы в каждую из восьми железных рук, нужно просто переродиться. Просто переродиться… как с игрой на фортепиано в четыре руки – просто переродиться. А пока ты смотришь на своё унылое отражение в зеркале, ты всё такой же стары и двурукий. Так что ж? – Вперёд в муки рождения новой человеческой природы!

Тысячи человеко-часов и миллионы мертвых нервных клеток – вот цена победы, победы над собой и над природой. Вот седьмой, восьмой и девятые квартеты Бетховена прогремевшие в сольном исполнении по всему миру. А ещё, это маленький и приятный приз - прекрасная антикварная скрипка…

И вновь гастроли, диски концерты, вновь тихая радость и громкий успех, вновь музыка, самолёт, скрипка…

Однако, время идёт, мир летит по безумной спирали развития и прогресс необратимо мчится в к неизвестным горизонтам… Аватарам превращают ноги в дополнительные руки, ставят великолепные голоса и  прогонные бесконечные лёгкие, а я всё такой как и прежде – со струнным квартетом в рука. Стало мне тесно в нём, начала тереть мозоли ограниченность его средств, и я вновь решил измениться, чтоб догнать убегающий мир… 

Вслед за квартетом пришёл оркестр, почти безумный, почти полный, но – обо всём по порядку… Ревущий мир требовал новых свершений и не просто свершений, а пирамид до небес, с ледяными шапками наверху. И я решил построить таковую: квартет у меня уже был, а это почти вся струнная группа, арфу я заменил модифицированным клавесином, деревянные духовые – четырьмя руками на органе, из ударных оставил только литавры, тарелку и большой барабан, а медную группу честно учил и разрабатывал (правда,  там очень часто можно обойтись лишь одной ругой на инструмент). Как вы уже, наверное, поняли – численное увеличение каждой группы основывалось на точном копировании движений с одного аватара, хотя безумия в количестве использованных рук, ног и ртов это не отменяло: к уже пяти смычковым добавились ещё три пары клавишных рук, медные и ударные отправились на ноги…

По модной тенденции и по потребностям духовых инструментов, на всех аватарах мне поставили вокально-речевые аппараты, так, что я теперь мог сам вести концерты и разговаривать с публикой почти тремя дюжинами голосов. (Кстати, разделить их оказалось значительно легче, чем пальцы рук или ног!)

Торжественную премьеру моего оркестра решено было провести в концертном зале российской академии музыки, где имелась возможность использовать одновременно два органа и оркестр, а главное – установлено огромное количество нейроретрансляторов.

Вот два часа до премьеры, и я обхожу зрительный зал: за пятнадцать лет эпохи аватаров здесь многое изменилось. Количество стульев резко сократилось, зато появились этажерки ава-глаз и ава-ушей – зрительных и слуховых нейронных каналов, часто принадлежащие медиакомпаниям, производящим трансляции,  или сдаваемые в аренду на один концерт или полный концертный сезон. Вот уж действительно, у стен есть уши! Канал, конечно, приятнее иметь свой – ты сам, а не оператор, решаешь куда смотреть, а главное имеешь возможность хорошей и тонкой настройки каналов и получаешь прекрасный сигнал не испорченный делением и усилением. На интерьере зала это отразилось неблагоприятным образом, да и акустику несколько подпортило: вот стоят они чёрные и страшные меж колонн и в задних рядах, толи живые, а толи ещё нет. Но «человек - существо ко всему привыкающее», и к ушам на стенах привык, как привык к когда-то к электрическим прожекторам и динамикам… Вот полтора часа до премьеры, и я брожу среди аватаров, настраиваю инструменты, проверяю регистровки и память органов, ещё раз уточняю начальные положения рук (мне конечно же помогает моя бригада – техники, операторы)… Час до начала, - подключаюсь к аватарам, осваиваюсь, привыкаю, повторяю куски с утренней репетиции… пол часа до начала – пересматриваю ноты, пытаюсь отдохнуть… Звонки…

Встаю одним единственным оставшимся полноценным аватаром-органистом. Пошатываясь, подхожу ближе к публике. Начинаю:

«Дамы и господа, сегодняшний вечер не будет длинным, но он наверняка будет непохожим на все остальные. Я долго шёл к сегодняшнему концерту, можно сказать всю жизнь. Многие из вас наверно помнят, как уже довольно много лет назад я впервые при помощи аватаров один играл в четыре руки. Потом я был более известен своим квартетом. И вот сегодня, я предстаю перед вами в новой форме – оркестр с единым мозгом, под управлением единого сознания, единой души и единственной пары ушей у глаз.

Сегодня я сыграю вам симфоническую поэму Рихарда Штрауса «Так говорил Заратустра», написанную в 1896 году под впечатлением от одноимённой книги Фридриха Ницше.

Переложение для адаптированного исполнительского состава сделано мною. Исполняется без перерывов…»

Далее столь же пошатывающиеся шаги обратно, приземление на скамью, пауза и… - музыка. Сначала четыре мрачноватых такта пианиссимо в басовом регистре, и вот оно зарево трубы на горизонте, потом такт литавр, и вот уже новые краски и новый свет в оркестровом аккорде, ещё такт литавр, и вот оно солнце и гений, вот оно то неописуемое состояния экстаза, порождённое безупречной гармонией, вот истина и смысл…

А теперь истина в развёрнутой форме: вот проведение на духовых, потом подключился орган и развернулись виолончели, подхватили скрипки, скрипки, и вновь мелькают духовые, а теперь отголоски главной темы, вновь квинта и кварта следом… И вдруг... - всё пропало! Где я и что случилось? Нет, кажется, пропал только звук, но разве это не всё? Пусть пальцы ещё бегут по клавишам и струнам, пусть руки ещё водят смычки и пусть идёт ещё воздух в трубы, но что они значат без звука? Ах, я ж теперь как слепой котёнок, нет, простите, быть может, как глухой кротёнок – к чёрту! Сердце начало раскачиваться и долбить по мозгам. Уже двадцать тактов позади а в моей голове ничего кроме начинающей гудеть тишины и остатков от мысленных мелодических линий… А в руках целый оркестр, а перед глазами мелькают ноты, и ты их ловишь подсознанием, вроде, шевелишь пальцами, а вокруг - абсолютная, гудящая и давящая тишина… тишина… тишина… Зловещая и коварная, она гнетёт тебя, пугает резкостью и неожиданностью, сводит с ума абсолютностью и калечит ответственностью… Так что ж там случилось и знают ли об этом операторы? Но концерт идёт, и зритель слушает, а значит, я буду доигрывать без слуха.

И вспоминалась цитата по тексту Ницше: «О душа моя, <…> в том, что я велел тебе петь, был последний мой дар!» И сознание постепенно начало всё явственнее петь партитуру: вот вступление флейточек, далее трубы и скрипки, ра-та-та-та, и все вместе, а потом вновь по отдельности… и вот уже следующая часть, а здесь на крещендо, и вновь квинта с квартой… а потом ещё и ещё… и вот уж финал и последнее проведение, и тихие-тихие последние нотки… и «immer» над последним тактом.

Затихли и музыкальные образы в голове, и вернулось осознание фактов и нелёгкости положения. Повернулся органистом к залу, вышел на поклон: вижу, что по залу идут аплодисменты – выходит всё не так уж плохо. Кланяюсь, раз, два, три... Объявить об исчезновении слуха не решаюсь, вдруг и голоса нет? – выйдет неловко. Ловить окончание зрительской реакции на глаз – неудобно. Что ж, отошёл пять шагов, повернулся к залу и с тяжёлыми мыслями отключился... Легче не стало. Опять разошлось сердце, сильно болела голова (вероятно, давление). Шевелить руками, ногами было тяжело. Зато вернулся слух – значит где-то сбойнула техника... Разговаривать с кем-либо не хотелось. Доковылял до портфеля, достал пару каких-то таблеток, проглотил их без воды и плюхнулся в кресло: «сейчас посплю, а завтра почитаю в прессе, что же я там наворотил…»

Наступило утро. Оно не показалось таким прекрасным и красочным, как то, которое прозвучало вчера вечером: по-прежнему болела голова, по-прежнему чувствовалась слабость в ногах, а теперь ещё добавилось острое чувство голода, но громче голода давила на мозг мысль о вчерашнем вечере. «Ну что ж, подымим занавес!» - сказал я, беря в руки читлку и открывая соответствующие новостные издания: «Человек-хоркестр»,  «Смычковая забастовка», «Песнь Заратустры» - вот лишь малая часть громких заголовков, что я увидел. По критическим и не очень статьям вырисовывалась следующая картина: после исчезновения слуха я немножко поплавал в динамике и чистоте интонирования, а далее постепенно начал заменять различные инструменты сначала невнятным мычанием, а потом и полногласными вокальными партиями. К концу произведения из действующих инструментов остались только один орган и ударная группа…

Я долго думал о произошедшем, а потом написал во всех акаунтах социальных сетей единственный вывод, который смог из этого сделать: «Когда поёт душа – ей не нужны флейты и скрипки!..»